История не имеет сослагательного наклонения. Жизнь тоже.
Название: Самая-самая
Персонажи: Бофур, Бомбур и дамы
Размер: мини
Автор: Nelvy
Жанр: humour, romance
Дискламер: персонажи не мои, истории не мои, и ни в коем случае не претендую.
Саммари: очень влюбчивый Бофур
— Рыжие, небось, — поправил его Бомбур и погладил свою косу, любовно выложенную кренделем на пузе. — Тут рыжих много.
— Ну, может, чуть-чуть. — Бофур с недовольной гримасой потыкал локтем в перину. Перины в доме Бильбо Бэггинса были чересчур мягкие, и гном прям-таки тонул в пышно взбитом облаке, вместе с шапкой и сапогами — ибо сапоги он скинуть не удосужился, а шапку вообще снимал чрезвычайно редко. — Но в общей массе золотые… Червонного золота они были. И она так, знаешь, головкой тряхнула — я аж замер. Ну и говорю: «Сударыня, давайте я вам помогу корзинку донести?» А корзинка у неё была фунтов на двадцать, здоровенная — и картошка, и окорок, и какая-то зелёная дрянь… А она мне на это: «Кто вам тут сударыня? Нет тут никаких сударынь, и корзинку я сама донесу!» Фыркнула — и пошла, и пошла. А волосы сияют, и передничек развевается. Да-а-а-а…
— Ну так догнал бы. — Бомбуру страдания такового рода были неведомы. Он, в отличие от своих братьев, уже давно был женат, и жили они с женой дружно — за исключением тех моментов, когда приходилось соперничать за плиту и право готовить обед, ибо Бомбур любил готовить не меньше, чем есть... Толстяк вздохнул, предчувствуя, что Альдис он увидит очень и очень нескоро.
— Догнал, ага, — согласился Бофур и, приподняв ухо шапки, продемонстрировал брату здоровенную шишку. Бомбур соболезующе почмокал губами. — Корзинкой засветила. С разворота. Представляешь — маленькая-маленькая, а ведь допрыгнула!
— И? — с интересом спросил Бомбур.
— Чего «и»? Засветила — и дальше пошла. С передничком и кудрями. — Бофур перевернулся на живот и стукнул кулаком по подушке. Подушка с готовностью выдала облачко пуха. — Вот всегда так! Увидишь девушку, возмечтаешь… А тебе корзинкой в лоб!
— В скулу, — уточнил справедливый Бомбур.
— Без разницы. И «в лоб» — лучше звучит. Вот скажи, брат, неужели нет в жизни счастья?!
Бомбур поёрзал на своей перине и сочувственно вздохнул. Кровать заскрипела.
— Тихо ты, Бифура разбудишь!
— Ты своими страданиями его вернее разбудишь, — проворчал толстяк, но послушно замер.
Некоторое время в комнате было тихо.
— Бомбур! Ну, Бомбур же! Что делать-то?
— С чем делать? — сонным голосом спросил Бомбур, которого от сытного ужина (а ужин был очень сытный) обычно вырубало почти сразу. — С этим… с счастьем, что ли?
— С любовью!
— А, любовь…
На памяти рыжего гнома братец влюблялся не менее шестнадцати раз — и это были те разы, о которых Бомбур знал. Как Бофур, отпахивая по две смены в забое, исхитрялся находить время на посторонние увлечения, было совершенно непонятно, но факт оставался фактом: примерно раз в год он приползал к брату в большей или меньшей степени побитости и жаловался на кузенов, отцов и мужей. При этом мужья в его рассказах фигурировали чаще, чем кузены или отцы, — ибо когда Бофура сражала любовь, статус возлюбленной его не волновал. А потом бывало уже поздно. Впрочем, возлюбленных он никогда ни в чём не обвинял.
— Любовь, — глубокомысленно сказал Бомбур, — это дело загадочное. Вот, к примеру, мы с Альдис любим друг друга уже тридцать шесть лет. А наши родители, между прочим, любили друг друга девяносто три года… или девяносто четыре? Ты не помнишь точно?
— Да причём тут вы с Альдис? — Бофур сорвался с перины и забегал по комнате — не лежалось ему на мягкой постели, хоть ты тресни. — И маму с папой не трожь.
— Так я ж в хорошем смысле. — Толстяк повернулся на бок, осторожно вытянув косу, чтобы не придавить ненароком, и подпёр рукой голову. — Спать пора, брат. Ложись уж, нам ни свет ни заря вставать. Дай поспать, а?
— Не понимаешь ты тонких движений души, Бомбур! — горько сказал Бофур, останавливаясь у стены. Подумал, снял шапку и два раза стукнулся головой о симпатичную вышивку гладью, изображавшую букет полевых цветов. Из-за стены раздалось недовольное ворчание: Нори не оценил преждевременную побудку. Бофур натянул шапку обратно и трагически сполз по стене, вцепившись в свои косички.
— Понимаю! — запротестовал Бомбур. — Но не в два часа ночи. Слушай, давай завтра? Ты мне расскажешь про волосы, и про корзинку, и про то, как ты шёл по её следу, подобно гончему псу…
— Чего это — псу? — насторожился Бофур, напомнив брату того самого пса. Кажется, даже одно ухо ушанки чуть-чуть приподнялось.
— Да так… — неопределённо ответил Бомбур.
— Не понимаешь! Или не хочешь понимать!
Бофур взвился с пола, ещё раз, теперь уже нечаянно, стукнувшись об стену затылком, подлетел к своему мешку, быстро переворошил его, извлёк футляр с флейтой и выскочил за дверь.
— А… — глубокомысленно высказался толстяк, оглядывая кучу на полу. Умение Бофура учинить погром такими малыми средствами и за такое короткое время его всегда восхищало.
На третьей кровати заворочался Бифур. Представив, как кузен сейчас встанет и первым делом споткнётся о походный набор инструментов в аккуратной кожаной сумочке, который Бофур отшвырнул на середину комнаты, Бомбур тяжело вздохнул, слез с постели и начал собирать разбросанные вещи. В этот момент дверь приотворилась и в щель просунулась голова в ушанке.
— А волосы у неё всё-таки золотые! — яростным шёпотом сказал Бофур и снова исчез.
Камелия Брейсгердл уже полчаса не могла уснуть — ибо уже полчаса под окнами на лужайке пела флейта. Неизвестный музыкант выводил совершенно невероятные рулады, от которых, казалось бы, давным-давно должны были проснуться соседские собаки — Брокхаузы держали пару свирепых псов, охранявших неизвестно что неизвестно от кого, а ночью выпускали их побегать. Однако когда Мелли подошла к окну и, осторожно приотодвинув занавеску, выглянула наружу, на лужайке никого не было: ни флейтиста, ни собак… а флейта всё продолжала звучать, будто жалуясь на что-то. Её нежный голосок то взлетал к усыпанному звёздами небу, то притухал почти до шёпота. В ночной тишине каждая нотка была слышна так отчётливо, что Мелли казалось: вот-вот, и она поймёт, о чём хочет сказать ей флейта…
За стенкой заворочалась сестра. В очередной раз поругавшись с мужем, она, как обычно, прибежала ночевать к родителям — не потому, конечно же, что её выгнали из дома, а потому, что мужу надо было, как она сказала, «подумать о своём поведении». Почему Отто должен был думать о своём поведении и что из этого могло получиться, Камелия не знала. На её памяти любимая сестра сбегала от мужа уже в шестой раз — и это за последний год. Кроме того, сам побег выглядел как-то глупо, если учесть, что покинутый муж должен был обдумывать своё поведение в семидесяти футах от обиженной жены — а их дом находился именно на таком расстоянии от дома Брейсгердлов. Но сестре ведь этого не скажешь — она и так два часа без остановки кричала и заливалась слезами. У батюшки, конечно, сразу разболелась поясница, у матушки началась мигрень, а Мелли пришлось отдуваться, бегая с полотенцами и микстурами. Страшно подумать, что бы было, если бы сестра услышала, что её поступок — глупость. Нетушки. Гроза миновала, завтра Белла встанет — свежа, как роза и спокойна, как стельная коро… Ох, ну нельзя, нельзя так о собственной сестре! Но лучше бы она оставалась дома.
— Замуж мне надо, — серьёзно сказала себе Мелли. — И побыстрее. И подальше. Пусть они сами тут с ней мучаются.
Юная хоббитянка тряхнула головкой и замерла: флейта внезапно смолкла. Мелли подождала минутку, другую, а потом, не выдержав, отдёрнула занавеску и прижалась носом к стеклу. Лужайка, освещённая лампой над крыльцом, по-прежнему была пуста, и только за пределами светового круга Мелли почудилась вдруг скользнувшая в темноту тень. Девушка потёрла глаза. Нет. Ничего.
Флейта запела снова. Кажется, справа от лужайки. Или слева? Задвижка, как всегда, не поддавалась, но Мелли уже была достаточно зла, и упрямая железка сопротивлялась недолго. Распахнув окно, хоббитянка высунулась наружу, одной рукой цепляясь за подоконник, а другой пытаясь поправить съехавший на лоб чепец.
— Ну наконец-то! — Бофур облизнул пересохшие губы и, свистнув собакам, решительно вышел на середину лужайки. — Сударыня! Я вас всё-таки нашёл! Вы не представляете себе, сударыня, сколько препятствий пришлось мне преодолеть, чтобы добраться сюда. Изгороди, канавы, собаки…
Собаки Брокхаузов утвердительно завертели хвостами.
— …но я нашёл! И неужели же я не заслужил за это хотя бы… — Бофур задумался, рассеянно почесывая флейтой затылок, — ...хотя бы доброго слова?! Ибо ваши золотые кудри просто свели меня с ума!
Мелли машинально натянула чепчик поглубже на свои рыжие кудряшки, и кружевная оборка сразу же подло полезла в глаза. Впрочем, всё, что надо, хоббитянка уже разглядела. Гном! Честно говоря, Мелли ни одного гнома в жизни не видела, но сразу поняла, что вот это самый что ни на есть настоящий гном — с бородой и усами, в странной одежде и шапке. Правда, без топора, а ведь все гномы ходят с топорами. Но всё равно гном, потому что люди гораздо выше, а у хоббитов не бывает ни бороды, ни усов, да и не похож он на хоббита, ни капельки не похож!
— Сударыня? — неуверенно повторил Бофур, всматриваясь в смутную тень в окне. Его-то было видно хорошо, а вот прекрасная незнакомка даже свечку не зажгла, поэтому кроме силуэта (силуэт был очень даже ничего) гном, как ни старался, ничего разглядеть не мог. Тем более златых кудрей.
— А? — Мелли отвлеклась от созерцания первого в своей жизни настоящего гнома. — Что, простите?
Бофур воспрял духом. Незнакомка отвечает — значит, не всё ещё потеряно! И даже шишка под шапкой стала болеть гораздо меньше.
— Сударыня, — проникновенно начал гном, прижав к груди флейту. — Ваш неземной облик проник мне прямо в душу и свил там гнездо!
— Гнездо? — Мелли попятилась вглубь комнаты. Кажется, ночной визитёр бредил. А может, он вообще сумасшедший? Сумасшедший гном в Хоббитоне, подумать только!
— Куда же вы, сударыня? — взвыл Бофур, видя, что красавица ускользает. Собаки отозвались недовольным ворчанием. — Да! Гнездо! Ибо только в гнезде гнездятся птицы!
Любопытство пересилило, и Мелли вернулась к окну. Ход мыслей гнома был ей совершенно непонятен, и его следовало прояснить — не подвергая себя опасности, конечно. Девушка вцепилась в раму, готовая в любой момент захлопнуть окно.
— И вот, сударыня, — продолжил вдохновенно Бофур, — эти птицы поют! Поют о любви к вам, ибо кудри ваши, золотые и… и кудрявые!.. проникли мне в душу и…
— Сударь, — сказала решительно Мелли, вновь высовываясь из окна, — я не знаю, при чём тут птицы, гнёзда и кудри, но вы говорите очень страные вещи!
— А как же корзинка? — Бофур стащил с головы шапку и обвиняюще ткнул пальцем в голову. Камелия поправила надоедливую оборку и вгляделась. Никакой корзинки на голове у гнома, разумеется, не было.
— Не понимаю, — призналась она тихо. Только сейчас Мелли подумала, что, пожалуй, этот разговор в третьем часу ночи выглядит как-то странно. Немногим более странно, чем гном с флейтой, конечно, но всё равно странно. И соседи могут всё совершенно неправильно понять. Хорошо хоть, родители выпили успокоительное и вряд ли проснутся до утра.
— Ну как же, сударыня, сегодня днём! — заговорил Бофур, досадуя на необходимость объяснять и в то же время умиляясь застенчивости предмета своей любви. — Вы шли с рынка. С корзинкой. И ваши кудри…
— О, я поняла! — с облегчением перебила гнома Мелли. — Вы меня с кем-то спутали! Я вас первый раз вижу, и на рынке сегодня не была! Честно-честно!
— Ещё чего, спутал! — Бофур даже оскорбился. — Я гнался за вами через три улицы, чтобы… ну, вы понимаете, сударыня! И вот этот дом, и та клумба с розовыми цветочками, и скамеечка — всё то же самое.
Мелли хихикнула. Настойчивость гнома начинала её забавлять. На рынок она сегодня действительно не ходила. А вот Белла… Белла! Ну, точно! Она ещё поминала сквозь слёзы, что муж совсем обнаглел и она вынуждена таскать всякие тяжести. А, между прочим, сама виновата: думает, что Отто на рынке обязательно обсчитают и чего-нибудь не доложат, потому и ходит лично, не доверяя мужу даже корзинку. И вот Белла, значит… Додумать Мелли не успела.
— Та-а-ак.
Гном и хоббитянка обернулись, как воришки, застигнутые на месте преступления. На крыльце, прямо под лампой, стояла Лобелия Саквиль-Бэггинс. В кружевном чепце, из-под которого выбивались знаменитые золотые кудри, в халате, накинутом на ночную рубашку, — и с кочергой наперевес. Кочерга, как отметила про себя Мелли, была из гостиной.
— И чего это тебе здесь надо? — вкрадчиво спросила Лобелия, перехватывая поудобнее кочергу. — Чего забыл, бродяга? Грабить пришёл? Ну так я тебе сейчас покажу! Да ты знаешь, кто…
Мелли не стала дожидаться, пока сестра пойдёт в атаку. Действовать надо было быстро. Девушка отскочила от окна и бросилась к двери. Хорошо, домик у Брейсгердлов был маленький, поэтому, когда она добежала до прихожей, Лобелия только-только приступила к основной части своего обличающего монолога.
— Подлец! Убийца! Вредитель! Явиться в приличный дом среди ночи! Да кто ж тебя сюда пустил-то! — орала Белла, игнорируя тот факт, что через низенькую оградку вокруг дома не перелез бы только лентяй или калека. — Кто ж тебе честных людей тревожить позволил! Рыло небритое! — закончила она торжествующе и воздела кочергу над головой.
Гном изваянием застыл посреди лужайки. Наверное, если бы Лобелия сию минуту решила применить кочергу по назначению, он бы и шевельнуться не смог. Златокудрая красавица, стоявшая на крыльце, была, конечно, той самой красавицей, что засветила ему давеча корзинкой, но только сейчас Бофур начал соображать, что корзинкой он получил совершенно всерьёз, а вовсе не потому, что дама решила пококетничать, набивая себе цену. Более того, засвечивание корзинками для неё, похоже, было привычным и даже обыденным делом. Ой, дура-а-а-ак…
Кочерга угрожающе качнулась, потому что Белла решила перейти от слов к делу. Гнома спасли собаки, с которыми он так удачно договорился час назад. Крупный остроухий кобель припал к земле и рыкнул. Это отрезвило всех. Лобелия замерла, Мелли, подпрыгнув, вцепилась в кочергу, а Бофур сунул флейту за пазуху и, бросив последний взгляд на скульптурную группу на крыльце, дал дёру.
— Ну и как? — спросил Бомбур, когда брат, ругаясь вполголоса, начал шарить по комнате в поисках свечки. — Живой? Помощь нужна?
Бофур засветил огонёк и демонстративно сунул его прямо к лицу, чуть не подпалив усы. На лице, как определил намётанным взглядом Бомбур, никаких следов общения с разгневанными родственниками не наблюдалось. Да и двигался братец свободно, так что, похоже, на сей раз пронесло. Правда, особой радости от встречи с прекрасной незнакомкой что-то было не заметно. То ли Бофур её не нашёл, то ли встреча получилась иной, нежели представлялось любвеобильному гному.
— Так что кудри? — для очистки совести поинтересовался толстяк.
Бофур, не отвечая, снял сапоги, шапку, улёгся на постель и демонстративно захрапел. Но отвязаться от Бомбура, жаждущего компенсации за недосып, было не так-то просто.
— Брат! Ну чего? Нашёл хоть? Кудри-то, червонного золота-то, а?
— Красного, — ответил неожиданно Бофур и снова уткнулся в подушку.
Если не считать того, что утром Лобелия высказала маме с папой всё, что она думает по поводу ночных гостей и глупости младшей сестры, можно было считать, что утро началось неплохо. Мама с папой только пожали недоумённо плечами, ибо, как Мелли и предполагала, проспали всё на свете. Лобелия, не добившись сочувствия, гордо отбыла к Отто, который, по её мнению, был уже достаточно наказан. А Камелия подхватила корзинку (раза в два меньше, чем у сестры) и отправилась за покупками. Без всякой задней мысли. Собственно, она была так счастлива, что всё обошлось без скандала, что постаралась побыстрее забыть о ночном происшествии. Поэтому смущённое покашливание над ухом — в тот самый момент, когда она выбирала свежую редиску на салат, — стало для неё неожиданностью, и не сказать чтобы приятной. Голос Мелли опознала влёт. И ушастую шапку, обернувшись, — тоже.
— Вы извините, барышня, — сказал гном, глядя куда-то в сторону редиски. — Вы ведь та барышня, сейчас-то я не ошибся? Извините, пожалуйста. Глупо получилось.
— С гнёздами? — спросила почему-то Мелли, перекладывая корзинку из одной руки в другую. Гном еле заметно вздрогнул, но на месте устоял.
— Вообще глупо, — буркнул он. — И с гнёздами, и с кудрями этими… Сестра у вас красивая, конечно… сестра ведь, да?
— Да, — коротко подтвердила Мелли. — Красивая. И сестра. Она, между прочим, замужем.
— Ну… это, как бы… — гном, по-прежнему не поднимая глаз, хмыкнул. — Красивая ведь. Но вы…
Если бы сейчас гном сказал, что она тоже красивая, Мелли бы его, наверное, корзинкой приложила — даром что характер у неё был гораздо лучше, чем у Лобелии, и последний раз она дралась лет в десять, а сейчас ей было аж тридцать четыре.
— Вы рыжая. — Бофур наконец-то поднял глаза и широко улыбнулся. — Почти как мой брат. Здорово, честное слово!
Глаза у гнома были зелёные — что щавель на дальнем выгоне, за которым Мелли частенько бегала по весне, ибо папа очень любил щавелевый супчик со сметаной. И морщинки вокруг глаз были. Весёлые такие, лучиками. И улыбался гном хорошо — даже не верилось, что ночью он нёс всю эту чушь про птиц и гнёзда в душе. И Мелли сказала совсем не то, что собиралась сказать минуту назад:
— Вы хорошо играете. Очень.
— Правда?
— Правда. — Девушка серьёзно кивнула. — Мой папа немножко играет, но у него получается так себе. Мы с мамой всегда слушаем, а сами думаем, что лучше бы он пел.
— О, петь я тоже умею! — оживился Бофур.
— Я не умею, — призналась Мелли. — Ни играть, ни петь. Мне медведь на ухо наступил — это тоже папа говорит. Зато слушать я очень люблю.
— А хотите, я вам сыграю? — предложил гном и, прежде чем Мелли успела вежливо отказаться, полез за пазуху…
— Бофур, вот ты где!
Необъятно толстый гном с ярко-рыжей косой на животе хлопнул владельца ушанки и флейты по плечу, так что тот покачнулся.
— Пора нам. Торин сказал, выезжаем через полчаса, а у тебя ещё вещи не собраны... Извините, барышня! — спохватился толстяк, неуклюже расшаркиваясь перед Мелли.
Сонные глазки Бомбура на самом деле были гораздо более зоркими, чем могло показаться на первый взгляд, и «красное золото» он заметил издали. И даже дал брату немножко времени, хотя Торин действительно сказал про полчаса, а до истечения срока оставалось не более десяти минут.
— Пошли, Бофур. Я бегать не умею, сам знаешь.
— Ещё бы мне не знать, — проворчал Бофур, нехотя убирая флейту обратно. — Барышня… барышня, а как вас зовут?
— Мелли. Камелия… А вы…
— Бофур. Я…
— Бофур, время! — Бомбур крепко взял брата за плечо. Мелли улыбнулась. Дела — это она понимала. Даже если совершенно непонятно, какие дела и почему такой пожар.
— Прощайте, сударь Бофур. И вы, сударь, не знаю вашего имени, прощайте тоже. Удачного пути.
…А всё-таки жаль, что он не сыграл. Мелли вспомнила ночную песню и тихонько вздохнула. Папе так точно было не сыграть, да и…
Бофур, увлекаемый братом прочь, вдруг обернулся и, найдя в бурлящей у прилавков толпе рыжую кудрявую макушку, крикнул:
— Я обязательно сыграю! Когда вернусь! Обязательно!
…А редиска всё-таки была нужна. Папа очень любил салат из свежей редиски, не меньше, чем щавелевый супчик со сметаной. Поэтому Мелли ещё раз вздохнула и вернулась к торговцу зеленью. Оставлять папу без обеда было негоже, хотя в горле почему-то стоял странный комок…
---------------
— …и ты представляешь, Камелия, прямо как с ножом к горлу пристал: вынь да положь ему серебряные ложки! Какие ещё ложки? Ну, какие ложки, я тебя спрашиваю?!
— Не знаю, — рассеянно ответила Мелли, перебирая морковку на прилавке. Продавец, пожилой лысоватый хоббит, подмигнул, стараясь, чтобы Лобелия не заметила: история с серебряными ложками мгновенно разлетелась по всему Хоббитону. Да что там — по всему Ширу. А Лобелии хоть бы хны — и ухом не поведёт, да ещё и возмутится, если намекнут на слишком своевременное возвращение мистера Бильбо Бэггинса и неудавшийся аукцион. Кто как не она больше всех усердствовала, пытаясь доказать, что вернулся вовсе не мистер Бэггинс, а невесть кто, пусть и похожий как две капли воды на родственника Отто. Мало ли похожих хоббитов? А ложки… тьфу ты!.. при чём тут ложки?
— При чём тут ложки, вот скажи мне на милость! Ещё и праздник устраивает, самозванец этот! Явился не пойми кто — и празднует! Гостей назвал каких-то, порядочным хоббитам и смотреть-то зазорно. Гадость какая!.. Мелли, ты меня слушаешь или нет? Мелли!
Но Мелли не ответила. Привстала на цыпочки и смотрела, смотрела, вытянувшись, поверх голов.
Туда, где, пробиваясь сквозь рыночный шум, гул разговоров и выкрики торговцев, звонко пела флейта.
Персонажи: Бофур, Бомбур и дамы
Размер: мини
Автор: Nelvy
Жанр: humour, romance
Дискламер: персонажи не мои, истории не мои, и ни в коем случае не претендую.
Саммари: очень влюбчивый Бофур
Самая-самая
читать дальше— А ещё у неё были кудри, — мечтательно сказал Бофур, сбивая шапку на затылок. — Такие… золотые-золотые…— Рыжие, небось, — поправил его Бомбур и погладил свою косу, любовно выложенную кренделем на пузе. — Тут рыжих много.
— Ну, может, чуть-чуть. — Бофур с недовольной гримасой потыкал локтем в перину. Перины в доме Бильбо Бэггинса были чересчур мягкие, и гном прям-таки тонул в пышно взбитом облаке, вместе с шапкой и сапогами — ибо сапоги он скинуть не удосужился, а шапку вообще снимал чрезвычайно редко. — Но в общей массе золотые… Червонного золота они были. И она так, знаешь, головкой тряхнула — я аж замер. Ну и говорю: «Сударыня, давайте я вам помогу корзинку донести?» А корзинка у неё была фунтов на двадцать, здоровенная — и картошка, и окорок, и какая-то зелёная дрянь… А она мне на это: «Кто вам тут сударыня? Нет тут никаких сударынь, и корзинку я сама донесу!» Фыркнула — и пошла, и пошла. А волосы сияют, и передничек развевается. Да-а-а-а…
— Ну так догнал бы. — Бомбуру страдания такового рода были неведомы. Он, в отличие от своих братьев, уже давно был женат, и жили они с женой дружно — за исключением тех моментов, когда приходилось соперничать за плиту и право готовить обед, ибо Бомбур любил готовить не меньше, чем есть... Толстяк вздохнул, предчувствуя, что Альдис он увидит очень и очень нескоро.
— Догнал, ага, — согласился Бофур и, приподняв ухо шапки, продемонстрировал брату здоровенную шишку. Бомбур соболезующе почмокал губами. — Корзинкой засветила. С разворота. Представляешь — маленькая-маленькая, а ведь допрыгнула!
— И? — с интересом спросил Бомбур.
— Чего «и»? Засветила — и дальше пошла. С передничком и кудрями. — Бофур перевернулся на живот и стукнул кулаком по подушке. Подушка с готовностью выдала облачко пуха. — Вот всегда так! Увидишь девушку, возмечтаешь… А тебе корзинкой в лоб!
— В скулу, — уточнил справедливый Бомбур.
— Без разницы. И «в лоб» — лучше звучит. Вот скажи, брат, неужели нет в жизни счастья?!
Бомбур поёрзал на своей перине и сочувственно вздохнул. Кровать заскрипела.
— Тихо ты, Бифура разбудишь!
— Ты своими страданиями его вернее разбудишь, — проворчал толстяк, но послушно замер.
Некоторое время в комнате было тихо.
— Бомбур! Ну, Бомбур же! Что делать-то?
— С чем делать? — сонным голосом спросил Бомбур, которого от сытного ужина (а ужин был очень сытный) обычно вырубало почти сразу. — С этим… с счастьем, что ли?
— С любовью!
— А, любовь…
На памяти рыжего гнома братец влюблялся не менее шестнадцати раз — и это были те разы, о которых Бомбур знал. Как Бофур, отпахивая по две смены в забое, исхитрялся находить время на посторонние увлечения, было совершенно непонятно, но факт оставался фактом: примерно раз в год он приползал к брату в большей или меньшей степени побитости и жаловался на кузенов, отцов и мужей. При этом мужья в его рассказах фигурировали чаще, чем кузены или отцы, — ибо когда Бофура сражала любовь, статус возлюбленной его не волновал. А потом бывало уже поздно. Впрочем, возлюбленных он никогда ни в чём не обвинял.
— Любовь, — глубокомысленно сказал Бомбур, — это дело загадочное. Вот, к примеру, мы с Альдис любим друг друга уже тридцать шесть лет. А наши родители, между прочим, любили друг друга девяносто три года… или девяносто четыре? Ты не помнишь точно?
— Да причём тут вы с Альдис? — Бофур сорвался с перины и забегал по комнате — не лежалось ему на мягкой постели, хоть ты тресни. — И маму с папой не трожь.
— Так я ж в хорошем смысле. — Толстяк повернулся на бок, осторожно вытянув косу, чтобы не придавить ненароком, и подпёр рукой голову. — Спать пора, брат. Ложись уж, нам ни свет ни заря вставать. Дай поспать, а?
— Не понимаешь ты тонких движений души, Бомбур! — горько сказал Бофур, останавливаясь у стены. Подумал, снял шапку и два раза стукнулся головой о симпатичную вышивку гладью, изображавшую букет полевых цветов. Из-за стены раздалось недовольное ворчание: Нори не оценил преждевременную побудку. Бофур натянул шапку обратно и трагически сполз по стене, вцепившись в свои косички.
— Понимаю! — запротестовал Бомбур. — Но не в два часа ночи. Слушай, давай завтра? Ты мне расскажешь про волосы, и про корзинку, и про то, как ты шёл по её следу, подобно гончему псу…
— Чего это — псу? — насторожился Бофур, напомнив брату того самого пса. Кажется, даже одно ухо ушанки чуть-чуть приподнялось.
— Да так… — неопределённо ответил Бомбур.
— Не понимаешь! Или не хочешь понимать!
Бофур взвился с пола, ещё раз, теперь уже нечаянно, стукнувшись об стену затылком, подлетел к своему мешку, быстро переворошил его, извлёк футляр с флейтой и выскочил за дверь.
— А… — глубокомысленно высказался толстяк, оглядывая кучу на полу. Умение Бофура учинить погром такими малыми средствами и за такое короткое время его всегда восхищало.
На третьей кровати заворочался Бифур. Представив, как кузен сейчас встанет и первым делом споткнётся о походный набор инструментов в аккуратной кожаной сумочке, который Бофур отшвырнул на середину комнаты, Бомбур тяжело вздохнул, слез с постели и начал собирать разбросанные вещи. В этот момент дверь приотворилась и в щель просунулась голова в ушанке.
— А волосы у неё всё-таки золотые! — яростным шёпотом сказал Бофур и снова исчез.
Камелия Брейсгердл уже полчаса не могла уснуть — ибо уже полчаса под окнами на лужайке пела флейта. Неизвестный музыкант выводил совершенно невероятные рулады, от которых, казалось бы, давным-давно должны были проснуться соседские собаки — Брокхаузы держали пару свирепых псов, охранявших неизвестно что неизвестно от кого, а ночью выпускали их побегать. Однако когда Мелли подошла к окну и, осторожно приотодвинув занавеску, выглянула наружу, на лужайке никого не было: ни флейтиста, ни собак… а флейта всё продолжала звучать, будто жалуясь на что-то. Её нежный голосок то взлетал к усыпанному звёздами небу, то притухал почти до шёпота. В ночной тишине каждая нотка была слышна так отчётливо, что Мелли казалось: вот-вот, и она поймёт, о чём хочет сказать ей флейта…
За стенкой заворочалась сестра. В очередной раз поругавшись с мужем, она, как обычно, прибежала ночевать к родителям — не потому, конечно же, что её выгнали из дома, а потому, что мужу надо было, как она сказала, «подумать о своём поведении». Почему Отто должен был думать о своём поведении и что из этого могло получиться, Камелия не знала. На её памяти любимая сестра сбегала от мужа уже в шестой раз — и это за последний год. Кроме того, сам побег выглядел как-то глупо, если учесть, что покинутый муж должен был обдумывать своё поведение в семидесяти футах от обиженной жены — а их дом находился именно на таком расстоянии от дома Брейсгердлов. Но сестре ведь этого не скажешь — она и так два часа без остановки кричала и заливалась слезами. У батюшки, конечно, сразу разболелась поясница, у матушки началась мигрень, а Мелли пришлось отдуваться, бегая с полотенцами и микстурами. Страшно подумать, что бы было, если бы сестра услышала, что её поступок — глупость. Нетушки. Гроза миновала, завтра Белла встанет — свежа, как роза и спокойна, как стельная коро… Ох, ну нельзя, нельзя так о собственной сестре! Но лучше бы она оставалась дома.
— Замуж мне надо, — серьёзно сказала себе Мелли. — И побыстрее. И подальше. Пусть они сами тут с ней мучаются.
Юная хоббитянка тряхнула головкой и замерла: флейта внезапно смолкла. Мелли подождала минутку, другую, а потом, не выдержав, отдёрнула занавеску и прижалась носом к стеклу. Лужайка, освещённая лампой над крыльцом, по-прежнему была пуста, и только за пределами светового круга Мелли почудилась вдруг скользнувшая в темноту тень. Девушка потёрла глаза. Нет. Ничего.
Флейта запела снова. Кажется, справа от лужайки. Или слева? Задвижка, как всегда, не поддавалась, но Мелли уже была достаточно зла, и упрямая железка сопротивлялась недолго. Распахнув окно, хоббитянка высунулась наружу, одной рукой цепляясь за подоконник, а другой пытаясь поправить съехавший на лоб чепец.
— Ну наконец-то! — Бофур облизнул пересохшие губы и, свистнув собакам, решительно вышел на середину лужайки. — Сударыня! Я вас всё-таки нашёл! Вы не представляете себе, сударыня, сколько препятствий пришлось мне преодолеть, чтобы добраться сюда. Изгороди, канавы, собаки…
Собаки Брокхаузов утвердительно завертели хвостами.
— …но я нашёл! И неужели же я не заслужил за это хотя бы… — Бофур задумался, рассеянно почесывая флейтой затылок, — ...хотя бы доброго слова?! Ибо ваши золотые кудри просто свели меня с ума!
Мелли машинально натянула чепчик поглубже на свои рыжие кудряшки, и кружевная оборка сразу же подло полезла в глаза. Впрочем, всё, что надо, хоббитянка уже разглядела. Гном! Честно говоря, Мелли ни одного гнома в жизни не видела, но сразу поняла, что вот это самый что ни на есть настоящий гном — с бородой и усами, в странной одежде и шапке. Правда, без топора, а ведь все гномы ходят с топорами. Но всё равно гном, потому что люди гораздо выше, а у хоббитов не бывает ни бороды, ни усов, да и не похож он на хоббита, ни капельки не похож!
— Сударыня? — неуверенно повторил Бофур, всматриваясь в смутную тень в окне. Его-то было видно хорошо, а вот прекрасная незнакомка даже свечку не зажгла, поэтому кроме силуэта (силуэт был очень даже ничего) гном, как ни старался, ничего разглядеть не мог. Тем более златых кудрей.
— А? — Мелли отвлеклась от созерцания первого в своей жизни настоящего гнома. — Что, простите?
Бофур воспрял духом. Незнакомка отвечает — значит, не всё ещё потеряно! И даже шишка под шапкой стала болеть гораздо меньше.
— Сударыня, — проникновенно начал гном, прижав к груди флейту. — Ваш неземной облик проник мне прямо в душу и свил там гнездо!
— Гнездо? — Мелли попятилась вглубь комнаты. Кажется, ночной визитёр бредил. А может, он вообще сумасшедший? Сумасшедший гном в Хоббитоне, подумать только!
— Куда же вы, сударыня? — взвыл Бофур, видя, что красавица ускользает. Собаки отозвались недовольным ворчанием. — Да! Гнездо! Ибо только в гнезде гнездятся птицы!
Любопытство пересилило, и Мелли вернулась к окну. Ход мыслей гнома был ей совершенно непонятен, и его следовало прояснить — не подвергая себя опасности, конечно. Девушка вцепилась в раму, готовая в любой момент захлопнуть окно.
— И вот, сударыня, — продолжил вдохновенно Бофур, — эти птицы поют! Поют о любви к вам, ибо кудри ваши, золотые и… и кудрявые!.. проникли мне в душу и…
— Сударь, — сказала решительно Мелли, вновь высовываясь из окна, — я не знаю, при чём тут птицы, гнёзда и кудри, но вы говорите очень страные вещи!
— А как же корзинка? — Бофур стащил с головы шапку и обвиняюще ткнул пальцем в голову. Камелия поправила надоедливую оборку и вгляделась. Никакой корзинки на голове у гнома, разумеется, не было.
— Не понимаю, — призналась она тихо. Только сейчас Мелли подумала, что, пожалуй, этот разговор в третьем часу ночи выглядит как-то странно. Немногим более странно, чем гном с флейтой, конечно, но всё равно странно. И соседи могут всё совершенно неправильно понять. Хорошо хоть, родители выпили успокоительное и вряд ли проснутся до утра.
— Ну как же, сударыня, сегодня днём! — заговорил Бофур, досадуя на необходимость объяснять и в то же время умиляясь застенчивости предмета своей любви. — Вы шли с рынка. С корзинкой. И ваши кудри…
— О, я поняла! — с облегчением перебила гнома Мелли. — Вы меня с кем-то спутали! Я вас первый раз вижу, и на рынке сегодня не была! Честно-честно!
— Ещё чего, спутал! — Бофур даже оскорбился. — Я гнался за вами через три улицы, чтобы… ну, вы понимаете, сударыня! И вот этот дом, и та клумба с розовыми цветочками, и скамеечка — всё то же самое.
Мелли хихикнула. Настойчивость гнома начинала её забавлять. На рынок она сегодня действительно не ходила. А вот Белла… Белла! Ну, точно! Она ещё поминала сквозь слёзы, что муж совсем обнаглел и она вынуждена таскать всякие тяжести. А, между прочим, сама виновата: думает, что Отто на рынке обязательно обсчитают и чего-нибудь не доложат, потому и ходит лично, не доверяя мужу даже корзинку. И вот Белла, значит… Додумать Мелли не успела.
— Та-а-ак.
Гном и хоббитянка обернулись, как воришки, застигнутые на месте преступления. На крыльце, прямо под лампой, стояла Лобелия Саквиль-Бэггинс. В кружевном чепце, из-под которого выбивались знаменитые золотые кудри, в халате, накинутом на ночную рубашку, — и с кочергой наперевес. Кочерга, как отметила про себя Мелли, была из гостиной.
— И чего это тебе здесь надо? — вкрадчиво спросила Лобелия, перехватывая поудобнее кочергу. — Чего забыл, бродяга? Грабить пришёл? Ну так я тебе сейчас покажу! Да ты знаешь, кто…
Мелли не стала дожидаться, пока сестра пойдёт в атаку. Действовать надо было быстро. Девушка отскочила от окна и бросилась к двери. Хорошо, домик у Брейсгердлов был маленький, поэтому, когда она добежала до прихожей, Лобелия только-только приступила к основной части своего обличающего монолога.
— Подлец! Убийца! Вредитель! Явиться в приличный дом среди ночи! Да кто ж тебя сюда пустил-то! — орала Белла, игнорируя тот факт, что через низенькую оградку вокруг дома не перелез бы только лентяй или калека. — Кто ж тебе честных людей тревожить позволил! Рыло небритое! — закончила она торжествующе и воздела кочергу над головой.
Гном изваянием застыл посреди лужайки. Наверное, если бы Лобелия сию минуту решила применить кочергу по назначению, он бы и шевельнуться не смог. Златокудрая красавица, стоявшая на крыльце, была, конечно, той самой красавицей, что засветила ему давеча корзинкой, но только сейчас Бофур начал соображать, что корзинкой он получил совершенно всерьёз, а вовсе не потому, что дама решила пококетничать, набивая себе цену. Более того, засвечивание корзинками для неё, похоже, было привычным и даже обыденным делом. Ой, дура-а-а-ак…
Кочерга угрожающе качнулась, потому что Белла решила перейти от слов к делу. Гнома спасли собаки, с которыми он так удачно договорился час назад. Крупный остроухий кобель припал к земле и рыкнул. Это отрезвило всех. Лобелия замерла, Мелли, подпрыгнув, вцепилась в кочергу, а Бофур сунул флейту за пазуху и, бросив последний взгляд на скульптурную группу на крыльце, дал дёру.
— Ну и как? — спросил Бомбур, когда брат, ругаясь вполголоса, начал шарить по комнате в поисках свечки. — Живой? Помощь нужна?
Бофур засветил огонёк и демонстративно сунул его прямо к лицу, чуть не подпалив усы. На лице, как определил намётанным взглядом Бомбур, никаких следов общения с разгневанными родственниками не наблюдалось. Да и двигался братец свободно, так что, похоже, на сей раз пронесло. Правда, особой радости от встречи с прекрасной незнакомкой что-то было не заметно. То ли Бофур её не нашёл, то ли встреча получилась иной, нежели представлялось любвеобильному гному.
— Так что кудри? — для очистки совести поинтересовался толстяк.
Бофур, не отвечая, снял сапоги, шапку, улёгся на постель и демонстративно захрапел. Но отвязаться от Бомбура, жаждущего компенсации за недосып, было не так-то просто.
— Брат! Ну чего? Нашёл хоть? Кудри-то, червонного золота-то, а?
— Красного, — ответил неожиданно Бофур и снова уткнулся в подушку.
Если не считать того, что утром Лобелия высказала маме с папой всё, что она думает по поводу ночных гостей и глупости младшей сестры, можно было считать, что утро началось неплохо. Мама с папой только пожали недоумённо плечами, ибо, как Мелли и предполагала, проспали всё на свете. Лобелия, не добившись сочувствия, гордо отбыла к Отто, который, по её мнению, был уже достаточно наказан. А Камелия подхватила корзинку (раза в два меньше, чем у сестры) и отправилась за покупками. Без всякой задней мысли. Собственно, она была так счастлива, что всё обошлось без скандала, что постаралась побыстрее забыть о ночном происшествии. Поэтому смущённое покашливание над ухом — в тот самый момент, когда она выбирала свежую редиску на салат, — стало для неё неожиданностью, и не сказать чтобы приятной. Голос Мелли опознала влёт. И ушастую шапку, обернувшись, — тоже.
— Вы извините, барышня, — сказал гном, глядя куда-то в сторону редиски. — Вы ведь та барышня, сейчас-то я не ошибся? Извините, пожалуйста. Глупо получилось.
— С гнёздами? — спросила почему-то Мелли, перекладывая корзинку из одной руки в другую. Гном еле заметно вздрогнул, но на месте устоял.
— Вообще глупо, — буркнул он. — И с гнёздами, и с кудрями этими… Сестра у вас красивая, конечно… сестра ведь, да?
— Да, — коротко подтвердила Мелли. — Красивая. И сестра. Она, между прочим, замужем.
— Ну… это, как бы… — гном, по-прежнему не поднимая глаз, хмыкнул. — Красивая ведь. Но вы…
Если бы сейчас гном сказал, что она тоже красивая, Мелли бы его, наверное, корзинкой приложила — даром что характер у неё был гораздо лучше, чем у Лобелии, и последний раз она дралась лет в десять, а сейчас ей было аж тридцать четыре.
— Вы рыжая. — Бофур наконец-то поднял глаза и широко улыбнулся. — Почти как мой брат. Здорово, честное слово!
Глаза у гнома были зелёные — что щавель на дальнем выгоне, за которым Мелли частенько бегала по весне, ибо папа очень любил щавелевый супчик со сметаной. И морщинки вокруг глаз были. Весёлые такие, лучиками. И улыбался гном хорошо — даже не верилось, что ночью он нёс всю эту чушь про птиц и гнёзда в душе. И Мелли сказала совсем не то, что собиралась сказать минуту назад:
— Вы хорошо играете. Очень.
— Правда?
— Правда. — Девушка серьёзно кивнула. — Мой папа немножко играет, но у него получается так себе. Мы с мамой всегда слушаем, а сами думаем, что лучше бы он пел.
— О, петь я тоже умею! — оживился Бофур.
— Я не умею, — призналась Мелли. — Ни играть, ни петь. Мне медведь на ухо наступил — это тоже папа говорит. Зато слушать я очень люблю.
— А хотите, я вам сыграю? — предложил гном и, прежде чем Мелли успела вежливо отказаться, полез за пазуху…
— Бофур, вот ты где!
Необъятно толстый гном с ярко-рыжей косой на животе хлопнул владельца ушанки и флейты по плечу, так что тот покачнулся.
— Пора нам. Торин сказал, выезжаем через полчаса, а у тебя ещё вещи не собраны... Извините, барышня! — спохватился толстяк, неуклюже расшаркиваясь перед Мелли.
Сонные глазки Бомбура на самом деле были гораздо более зоркими, чем могло показаться на первый взгляд, и «красное золото» он заметил издали. И даже дал брату немножко времени, хотя Торин действительно сказал про полчаса, а до истечения срока оставалось не более десяти минут.
— Пошли, Бофур. Я бегать не умею, сам знаешь.
— Ещё бы мне не знать, — проворчал Бофур, нехотя убирая флейту обратно. — Барышня… барышня, а как вас зовут?
— Мелли. Камелия… А вы…
— Бофур. Я…
— Бофур, время! — Бомбур крепко взял брата за плечо. Мелли улыбнулась. Дела — это она понимала. Даже если совершенно непонятно, какие дела и почему такой пожар.
— Прощайте, сударь Бофур. И вы, сударь, не знаю вашего имени, прощайте тоже. Удачного пути.
…А всё-таки жаль, что он не сыграл. Мелли вспомнила ночную песню и тихонько вздохнула. Папе так точно было не сыграть, да и…
Бофур, увлекаемый братом прочь, вдруг обернулся и, найдя в бурлящей у прилавков толпе рыжую кудрявую макушку, крикнул:
— Я обязательно сыграю! Когда вернусь! Обязательно!
…А редиска всё-таки была нужна. Папа очень любил салат из свежей редиски, не меньше, чем щавелевый супчик со сметаной. Поэтому Мелли ещё раз вздохнула и вернулась к торговцу зеленью. Оставлять папу без обеда было негоже, хотя в горле почему-то стоял странный комок…
---------------
— …и ты представляешь, Камелия, прямо как с ножом к горлу пристал: вынь да положь ему серебряные ложки! Какие ещё ложки? Ну, какие ложки, я тебя спрашиваю?!
— Не знаю, — рассеянно ответила Мелли, перебирая морковку на прилавке. Продавец, пожилой лысоватый хоббит, подмигнул, стараясь, чтобы Лобелия не заметила: история с серебряными ложками мгновенно разлетелась по всему Хоббитону. Да что там — по всему Ширу. А Лобелии хоть бы хны — и ухом не поведёт, да ещё и возмутится, если намекнут на слишком своевременное возвращение мистера Бильбо Бэггинса и неудавшийся аукцион. Кто как не она больше всех усердствовала, пытаясь доказать, что вернулся вовсе не мистер Бэггинс, а невесть кто, пусть и похожий как две капли воды на родственника Отто. Мало ли похожих хоббитов? А ложки… тьфу ты!.. при чём тут ложки?
— При чём тут ложки, вот скажи мне на милость! Ещё и праздник устраивает, самозванец этот! Явился не пойми кто — и празднует! Гостей назвал каких-то, порядочным хоббитам и смотреть-то зазорно. Гадость какая!.. Мелли, ты меня слушаешь или нет? Мелли!
Но Мелли не ответила. Привстала на цыпочки и смотрела, смотрела, вытянувшись, поверх голов.
Туда, где, пробиваясь сквозь рыночный шум, гул разговоров и выкрики торговцев, звонко пела флейта.
@темы: Джен, Гет, Юмор, Прочие персонажи, Бомбур, Бофур, Фанфики
-
-
26.02.2013 в 11:08-
-
26.02.2013 в 11:14И чудесная Мелли, практичная, но чувствительная хоббитянка. Не только эльфы любить умеют.
-
-
26.02.2013 в 11:24-
-
26.02.2013 в 11:26-
-
26.02.2013 в 11:39-
-
26.02.2013 в 12:08Nelvy, спасибо, совершенно чудесная история!!
-
-
26.02.2013 в 12:24-
-
26.02.2013 в 12:35-
-
26.02.2013 в 13:09-
-
26.02.2013 в 14:50helinor, он мне напоминает главгероя из мультика "Пёс в сапогах"... что я, собственно, и загнала в текст
Первая главНЖП в моей практике
Олянка, не за что
MirrinMinttu, обязательно - он же обещал
_bitch, Вам спасибо
Конвалия,
Огненный Тигр, ну а что - вдруг в молодости она была хороша собой? Характер внешности не помеха
Вот не знаю, право. Но, наверное... почему бы и не пойти?
LeeLana,
-
-
26.02.2013 в 14:56А я еще думала, чудятся ли мне знакомые интонации?
Первая главНЖП в моей практике
Удалась вполне. Очень живенькая барышня, и вообще, борща хочется после ее размышлений. И редиски
-
-
26.02.2013 в 14:59Эх, до щавеля ещё далекооооо...
-
-
26.02.2013 в 15:14Очаровательная история
Очаровательная НЖП
А молодая Лобелия, похоже, станет любимым женским персонажем фандома... Вот кого с веслом рисовать-то! или хотя бы с кочергой...
-
-
26.02.2013 в 15:16-
-
26.02.2013 в 15:20-
-
26.02.2013 в 15:39green__mouse, у гномов странные, очень странные представления о птицах
Папин обед святое, а флейта... флейта тоже хорошо - но сбежала
О, а нарисуй!
kate-kapella, спасибо
Огненный Тигр, о, класс! Пожалуй, Бофур такое и озвучить может!
-
-
26.02.2013 в 15:53green__mouse, Лобелию уж лучше сразу на метле рисовать. )))
-
-
26.02.2013 в 15:56-
-
26.02.2013 в 16:39Такая очаровательная история, и яркая, как картинка
-
-
26.02.2013 в 17:20спасибо
-
-
26.02.2013 в 18:11Я знала! Я верила, что они ещё встретятся!
Nelvy, какая замечательная история! Какие живые все - и хоббиты, и гномы. Бофура я давно и нежно люблю, но теперь прямо прониклась Бомбуром.
Бофур-то практикует IDIC - и с человеческими девушками его рисуют, и с хоббитянками пишут. А вообще, против его ямочек и лукавых глаз, по-моему, даже эльфийке не устоять.
-
-
26.02.2013 в 18:50Огненный Тигр, ага. "Вот когда я был в норе у одного дракона..."
marion, Вам спасибо!
Katty-Skarlett,
OldWich, в приличном любовном романе герои просто обязаны встретиться
А Бомбура Джексон явно обидел, явно
Бофур усреднённый - не гном, не человек... точно не эльф...
-
-
26.02.2013 в 21:02-
-
26.02.2013 в 21:43-
-
27.02.2013 в 21:02-
-
28.02.2013 в 00:08Редкий случай: самой нравится
-
-
24.04.2013 в 08:23